Андрэ Нортон - Здесь обитают чудовища [Глазом чудовища. Здесь обитают чудовища ]
— Ник!
Его обхватили чьи-то руки и принялись мучительно трясти, однако эта боль была пустяком по сравнению с той, которую испытывало его внутреннее «я», его душа, сознавая, что он, сам того не желая, наделал.
— Открой же глаза, Ник, ну посмотри же, посмотри!
Юноша открыл их. И как и предполагал, он ничего не увидел, совсем ничего.
— Я ничего не вижу. Авалона больше нет, — печально сказал он в эту пустоту.
— Он по-своему ослеп, — снова этот голос из прошлого.
Герольд! Авалон! Но ведь его земля исчезла, канув в небытие. Как это Герольд ещё существует?
— Авалон, Тара, Броселианда, Карнак… — повторил Ник названия, когда-то исполненные великого смысла, но теперь — благодаря ему — утратившие всякое значение. — Дуб и Яблоня, Бузина и Боярышник, Герольдмейстер Логос… их нет.
— Он… он не понимает, что говорит… — первый голос запнулся, словно кто-то пытался сдержать рыдания. — Что случилось с ним?
— Он верит, и для него то, во что он верит, реально существует, — ответил Авалон.
— Ты Авалон, — медленно сказал Ник. — Но это неправда — ибо Авалона больше нет. Я умер? — в нём больше не было страха. Наверное, смерть и есть это ничто.
— Нет, конечно же, нет! Ник… Пожалуйста, очнись! Вы ведь можете помочь ему. Я знаю, вы можете, если захотите.
— Он должен поверить.
— Ник, послушай! — кто-то ещё так приблизился к нему, что он почувствовал на щеке чужое дыхание. А дыхание — это жизнь, и поэтому и тот, второй, тоже должен быть живым. Но как можно жить в пустоте?
— Ник, ты здесь, вместе с нами. Ты каким-то образом взорвал тот энергетический столб или что там у них было. А потом… всё это и произошло. Пленники оказались на свободе. А все инопланетяне умерли. Барри говорит — от взрыва. И их летающие тарелки взорвались. А затем… затем пришёл Герольд. Ник, ты должен видеть!
Ник напряг свою волю. Авалон… пусть будет Авалон!
Зрение возвращалось медленно. Но вскоре он увидел первые призрачные очертания фигур, становившиеся всё более и более тёмными среди этой белизны, в которую он сам себя изгнал, когда в отчаянии нажал на ту кнопку. А потом призраки приобрели материальность и превратились в фигуры людей. И тогда Ник сосредоточился так же, как и тогда, когда создавал иллюзию, желая возврата ушедшего мира. Может быть, и он — тоже иллюзия? Нет, он должен гнать прочь любые сомнения.
Вот Линда, озабоченно смотрящая на него и поддерживающая его. Вот Джереми, не сводящий с него немигающих глаз, а за ними — Нику пришлось приподнять голову, чтобы лучше его разглядеть, — в сверкающем многоцветье стоял Герольд.
Картина возвращающегося мира с каждой секундой становилась всё ярче, отчётливей, реальней. В самом ли деле он потерял зрение и потому решил, что лишился и всего остального? Ник не знал. Самое главное — он ошибался.
Ник увидел, что лежит на краю поля боя, на котором, должно быть, сражались не люди — то была битва энергий. Прямо перед ним, свалившись с трёх опор, лежала, зарывшись одним краем в землю, летающая тарелка. Увидев её, Ник перестал думать о себе и вспомнил о других. Он высвободился из объятий Линды, с трудом приподнялся и огляделся.
Линда была цела и невредима, как и Джереми с Лангом, и пёсик прижимался к девушке, словно боялся, что они могут расстаться. Но где же Хэдлетт, миссис Клапп… остальные пленники охотников?..
— Остальные, — требовательно обратился он к Линде.
— Что с остальными?
Она не ответила сразу, на лице её читалось страдание.
— Викарий… Миссис Клапп? — что случилось с теми двумя, кто участвовал вместе с ним в этом последнем их приключении?
— Вон… вон там, — девушка протянула руку, чтобы поддержать его, однако Ник оттолкнул её и с трудом, но поднялся на ноги.
«Вон там» оказалось второй летающей тарелкой. В её верхней части зияла дыра, а аппарель была вся искорёжен на. В метре от неё Ник увидел Кроккера и Джин. Миссис Клапп и Леди Диана опустились на колени рядом с кем-то, лежавшем на земле. Чувствуя головокружение и дурноту, Ник пошёл к ним.
— Ник! — рядом с ним оказалась Линда и прежде, чем он успел воспротивиться, она схватила его руку и положила себе на плечи. На сей раз он не стал сбрасывать её. Если с её помощью он быстрее дойдёт до остальных, то он примет эту помощь.
Так он дошёл до останков тарелки и остановился, опираясь на Линду, глядя вниз на викария. Глаза Хэдлетта были открыты, и он, заметив Ника, улыбнулся ему.
— Святой Георгий, — начал он, — и святой Михаил — они действительно были воинами. А вот о святом Николае, лихо сражающемся на поле брани, никогда не слышал — тот обычно раздавал дары.
Ник опустился на колени.
— Сэр… — до сих пор он до конца не осознавал, насколько близок был ему этот человек. Рита называла такую привязанность «сердечными узами». Теперь он понял, почему.
— Ты сражался за нас, Николас, и победил. И, — Хэдлетт чуть повернул голову в ладонях миссис Клапп, — я думаю, это действительно великая победа. Имею ли я на это право, сэр?
Ник понял, что викарий обращается к кому-то, стоявшему за его спиной, он обернулся и увидел, что к ним подошёл Герольд.
— Он завоевал свободу для всего Авалона, а не только для себя одного.
— Значит, опасность угрожала не только нам, но и вам, — заметил Хэдлетт. — Хотя мы и не были союзниками…
— Только отчасти. У Авалона свои законы, которые отличаются от законов людей.
Хэдлетт слегка кивнул лёгким движением головы.
— Это… — он помедлил несколько секунд, и на лице его отразилось усилие. — Это истина, которой мне приходилось придерживаться. Возможно, в Авалоне правит Добро… но это не то… добро… которое я понимаю… — в уголке рта викария вздулся ярко-красный пузырек. Он лопнул и стек тонкой струйкой.
— Помогите ему! — выкрикнул Ник, обернувшись к Герольду.
— Нет, Николас, — ответил ему не Авалон, а сам Хэдлетт. — Каждому человеку отпущен свой срок. И этот срок когда-нибудь подходит к концу. Вы и я, — он снова обратился к Авалону, — знаем это. Лишь немногим дано обрести покой. Я… согласен. Однажды ты сказал мне, Николас, что из одного источника могут вытекать несколько рек. И это тоже верно, но каждый из нас выбирает свою собственную. А теперь позвольте мне обрести предназначенный мне покой, ибо пришёл мой черёд.
Потом он начал бормотать слова молитвы, слова своей веры, веры, от которой он не смог отказаться ради того, что было предложено Герольдом. Ник не в силах был слушать эту молитву. Это так несправедливо: викарий поступал по своей воле — и что получал взамен?
